Председатель Синодального отдела по взаимоотношениям Церкви и общества протоиерей Всеволод Чаплин ответил на вопросы корреспондентов информационного агентства РБК (публикуется в сокращении).
— Как Вы считаете, какое место должна занимать Церковь в светском государстве?
— Государства приходят и уходят, Церковь остается. При этой Церкви сменились сотни государств и сменятся, наверное, еще сотни. Ответ очень простой: вера должна занимать центральное место в жизни человека и человеческого сообщества, если это сообщество православных христиан.
В нашем обществе есть инаковерующие люди, есть люди неверующие, и, договариваясь с ними об общих правилах взаимоотношений, мы имеем некое нейтральное пространство — правовое, политическое. Но вне зависимости от того, что о себе думает государство, как оно себя идентифицирует, для православного человека вера — главное в жизни. Она должна определять все: экономику, межчеловеческие отношения, семейную жизнь, культуру.
Христос — единственный настоящий законодатель и единственный настоящий источник истины. В конце концов, после окончания этой стадии человеческой истории, после нового пришествия Христа, упразднится всякий плюрализм, будет одна истина, и она будет не что-то, а кто-то. Христос есть истина, Церковь есть Христос, она — именно Его тело.
— Ну а пока у нас все-таки еще плюрализм. Некоторое время назад Вы выступали с идеей создания в России православной партии. Что сейчас думаете по этому поводу?
— Эту идею предложил не я, ей много лет. Сейчас есть четыре оргкомитета, которые пытаются создать партии, связанные с христианскими принципами. Конечно, формально они не будут называться православными, пока у нас действует запрет на создание партий по национальному или религиозному признаку. Но есть группы православных мирян, которые идентифицируют себя в том числе в политической жизни как православные христиане. Что у них получится — посмотрим.
В любом случае Церковь поддерживает равные отношения со всеми политическими силами. Церковь ни одной партии не оказывает и не окажет предвыборной поддержки. В то же время она выстраивает диалог и сотрудничество со всеми политическими силами в делах, которые служат благу самой Церкви и общества в целом.
В последнее время в обществе складывается впечатление, что Церковь и государство стали единым организмом. Во время протестных акций можно было увидеть лозунги, адресованные иерархам Церкви и самой Церкви. Реакцию светской власти мы увидели, реакции со стороны Церкви практически не было.
Эта дискуссия задана не Церковью, она задана людьми, которые не имеют к Церкви никакого отношения. Как человек, более 20 лет занимающийся взаимоотношениями Церкви и общества, я не чувствую ее как слившуюся с государством.
Мы очень много спорим с государственной властью — как по практическим вопросам, связанным с деятельностью религиозных организаций в качестве юридических лиц, так и по вопросам, связанным с нравственностью, вектором развития страны. В 1990-е гг. этот вектор на уровне идей был жестко критикуем со стороны большинства православных христиан. Нынешний вектор нравится больше, но в нем также нет ясного направления, которое во всем совпало бы с волей народа — не тусовки, а народа.
Поэтому говорить о Церкви как о части госаппарата не стоит. Это фантом, который рожден в сознании людей, представляющих какую-то свою реальность. За 20 лет, которые прошли после политических изменений, ликвидировавших Советский Союз, Церковь никогда не стремилась к тому, чтобы взять на себя часть государственных полномочий или позволить государству определять какие-то ситуации в жизни Церкви, связанные с ее внутренним управлением. Это не наш путь.
— Как Вы относитесь к русскому национализму?
— Если говорить о патриотизме, стремлении людей испытывать любовь к своему народу, отстаивать его интересы, то это совершенно естественное человеческое проявление. Проблемы начинаются в двух случаях. Когда это все становится идолослужением, то есть понятия «народ», «отечество», «национальная идея» заменяют собой Бога и становятся основой для псевдорелигии. И когда проявляется агрессия, мотивированная тем, что ты хочешь решить свои внутренние проблемы за счет страданий невинных людей другой национальности.
Как только я из-за своих внутренних проблем начинаю переключаться на лозунг «бей кого-то», подразумевая, что спасти Россию можно только через то, чтобы кого-то бить, появляется не только социальная, но и духовная проблема. Человек начинает внутренне чернеть, и его внутренне существо становится опасным для него самого.
Мы ведем диалог с разными людьми — от националистов до ультраинтернационалистов, не теряя надежды на то, что эти люди изменятся в лучшую сторону.
— Что Вы думаете о деятельности таких организаций, как «Православные хоругвеносцы», об их борьбе с выставками и галереями под лозунгом «Православие или смерть»?
— Это православные христиане, известные своей общественной активностью. Какие-то их действия и лозунги я одобряю, какие-то — нет. Лозунг «Православие или смерть» по-разному трактуется в разных культурах. Известно, что на Афоне он имеет право на жизнь, поскольку под ним подразумевается очень простая вещь: без правой веры нет вечной жизни, вечную жизнь Господь открывает только тем, кто имеет правильную веру.
На этом всегда стояло православное христианство, как католичество и некоторые другие религиозные традиции. Но если под этим лозунгом подразумевается, что нужно кого-то убивать, чтобы лучше себя чувствовать в качестве православного христианина, это конечно, неправильно. Тогда он противоречит сути Православия. То есть «я готов умереть за Православие» — это правильно, умереть, не изменив вере. Так делали все мученики, которых мы почитаем. Если «я готов убить кого-то за то, что я православный, а он нет» — такая трактовка лозунга не имеет ничего общего с церковной традицией.
Очень важно, чтобы православные христиане сегодня проявляли гражданское действие, чтобы они выражали свое мнение о том, что происходит в обществе, в самых разных формах. Нужно уметь громко сказать чему-то да, а чему-то — нет. В том числе дать понять, что мы способны остановить любую силу, если она будет действовать против Православной Церкви. Но действовать нужно без агрессии, пустых игр и эгоистических поисков максимальной славы. Это пороки, которые не помогаю гражданскому действию православного христианина, а мешают ему.
— В конце 1980-х Вы организовывали авангардную выставку на тему Церкви, написали предисловие к пластинке христианского рока. А как Вы относитесь к «казачьим набегам» на околорелигиозное современное искусство?
— Почти в любом художественном стиле есть хорошее и плохое, есть пустое и осмысленное, есть бесовское и есть, если не передача евангельского послания, то честный поиск истины. Искусство — не воспроизведение того, что было за столетия до тебя, это создание чего-то нового. Чем человек отличается от робота и от рабочей лошади? Он сотворец Бога, он призван придумывать то, чего не было до него, как Бог создал все и будет творить новое после окончания этой стадии человеческой истории.
Есть христиане-авангардисты, в том числе в России, есть христиане с очень интересными музыкальными экспериментами. При храме, где я служу, действует клуб «Арт'Эриа», где исполняется самая разная музыка и выставляются самые разные художественные произведения. О них мало говорят — эти люди не ищут скандалов.
На «Винзаводе» прошла выставка «Верю» Олега Кулика. Я к Кулику отношусь очень сложно. Я на выставке был: что-то понравилось, что-то нет, что-то со смыслом, что-то нет. А вот на выставке «Осторожно: религия» были вещи, оскорбляющие чувства верующих. Есть статья Кодекса об административных нарушениях, которая запрещает оскорбление почитаемых верующими предметов. Эта выставка должна была быть немедленно закрыта. Я не понимаю, почему этого не произошло и ее останавливать пришлось через несколько сомнительных с точки зрения легитимности действий.
— Как определить, где осквернение и оскорбление чувств верующих, а где нет?
— Любое оскорбительное использование иконографического изображения — оскорбление почитаемого верующими предмета, где бы это не происходило.
— А если это, как Вы сказали, поиск художником истины, чего-то нового?
— У всего должны быть рамки. Мы же не позволяем кому-то мочиться в Вечный огонь. Есть вещи, которые неприкосновенны, и абсолютно правильно делает законодатель, когда ясно об этом говорит. Сегодня есть определенные предложения, касающееся ужесточения наказания за осквернение почитаемых верующими предметов. Они могут быть приняты или нет, но уже сегодня недопустимость такого действия прописана в законодательстве.
— Вы поддерживаете ужесточение законодательства?
— Это зависит от того, в каком виде данный закон будет внесен в Госдуму и в каком виде он будет принят. Посмотрим, что получится на выходе. Только тогда можно будет понять, достойно это поддержки или нет.
— В последние 20 лет возникало много вопросов по поводу возвращения церковного имущества. В связи с этим рождаются различные громкие истории. Например, недавно предметом скандала стала Нижегородская консерватория. Какова Ваша позиция по этому поводу?
— В 1994 году на Архиерейском Соборе было решено отказаться от идеи возвращения всего церковного имущества — тех же доходных домов и земель. Как мне кажется, об этом следовало бы узнать большему числу наших сограждан, чтобы они могли понять: Церковь на самом деле отказалась от коммерчески эксплуатируемой собственности. Кстати, в Латвии и Эстонии было возвращено все.
Мы в России этого не требовали, но любое место, где находился храм, здания, которые нужны для нормальной работы приходов, должно быть возвращено. А приход — это не только храм, это и воскресная школа, и места для занятий, общения людей, помещения для социальной работы.
Кстати, еще один важный момент: в 1990-е годы Церковь лишили возможности участвовать в приватизации, а у большинства других организаций эта возможность была. В результате некоторые церковные здания и даже храмы, в том числе в центре Москвы, оказались приватизированы разного рода коммерческими учреждениями. Эту ситуацию сейчас практически никак нельзя изменить. Потеряли мы гораздо больше, чем сейчас можем получить. Использование храма в качестве склада или магазина (это до сих пор иногда встречается) — вообще кощунство.
— Насколько совместим пост и такие современные вещи, как Интернет?
— Пост несовместим с праздным и пустым времяпровождением. Есть каналы передачи информации, которыми мы пользуемся. Очень часто разговор через технический канал ничем не отличается от личного разговора. Мы же не накладываем на себя строгий пост в разговорах. Впрочем, некоторые подвижники весь пост молчали и уходили в пустыню, что современному человеку хотя бы раз в жизни удивительно полезно было бы попробовать.
Но мы все-таки работаем, общаемся с домашними, кто-то учится, и пост — время, когда важна не форма общения и не техническая сторона, а содержание общения. Если мы говорим гадости друг о друге в глаза и за глаза, если мы ведем пустые бессмысленные разговоры, если мы не понимаем, зачем смотрим ту или иную передачу, ведем тот или иной разговор, происходит обессмысливание жизни, обессмысливание общения. А пост — это время научиться жить со смыслом. Поэтому общение в социальных сетях должно быть в пост немножко другим — более осмысленным.
— Как Вы считаете, в связи с меняющейся демографической ситуацией — постепенным замещением населения России трудовыми мигрантами — останется ли Православие титульным вероисповеданием в стране?
Может, останется, может, нет. Для христианина нормально существовать и в условиях, когда к его Церкви относится большинство общества, и тогда, когда меньшинство. Главное — не потерять отношения с Богом. Поэтому я не исключаю, что православные будут составлять меньшинство в Москве в частности или России в целом. Также не исключаю, что православных останется большинство, но это будут уже нерусские. Народы рождаются и умирают. Из ныне существующих народов очень немногие имеют более чем тысячелетнюю историю.
Христианин по этому поводу не должен впадать в гордыню, отчаяние или уныние. У нас нет ограничений, которые как-то связывали бы Церковь с одним народом, одним поколением, одной страной или одним континентом. Христианин должен проповедовать всем народам и надеяться, что каждый из них сможет обрести смысл жизни во Христе.
— Расскажите о введении нового предмета в школе. Какие первые итоги Вы видите, как часто дети выбирают основы Православия? Хватает ли учителей, чтобы преподавать этот предмет?
— Самый главный итог — отсутствие каких-либо конфликтов в школах. Иногда имеет место рвение школьной администрации, чтобы все дети выбрали один модуль, а не два или три. Обычно это или основы светской этики, или основы мировых религиозных культур.
Модель, которую мы предложили — единственная работающая модель. Только она работает в странах Европы, где в обществе есть люди с разным мировоззрением. Загонять всех на мировоззренческом предмете в одну группу несправедливо и это не получится, поэтому единственным выходом является разделение на группы.
Педагогов, как показывает практика, подготовлено достаточно. Конечно, значительной их части нужно совершенствовать свои знания. Условия для этого есть и в рамках системы повышения квалификации педагогов, и в рамках институтов, которые есть у Церкви.
Если говорить о количестве семей, которые выбирают тот или иной модуль, получается очень интересная арифметика. Регионы с одинаковым этническим и религиозным составом населения иногда демонстрируют радикально разные показатели. Это говорит о том, что иногда местные администрации или директора школ пытаются, мягко говоря, активно склонять людей к тому или иному выбору.
Иногда речь идет о том, что людям раздают анкеты с уже вписанным вариантом выбора. А дальше либо ты ставишь подпись, либо ты нехороший человек и создаешь проблемы как любимому учителю своего ребенка, так и ему самому. Этого нужно избегать, нужно обеспечить осознанный свободный выбор.
А цифры, конечно, очень разные. В прошлом году, если я правильно помню, в Пензенской области ни одна семья не выбрала основы православной культуры, при этом чуть ли не 99% выбрали основы светской этики. Значит, выбор не был свободным. <...>
Беседовали А. Федотова и К. Сироткин
